Гетеры и музы 19-го века
Вступительные статьи:
Основные статьи:
-
«La Belle Dame sans Merci» — Александра Хвостова
-
«Кокетка». Софья Пономарёва
-
Кокотка (и её подражательницы — лоретки). Софья Карамзина
-
«Синий чулок». Анна Турчанинова
-
Камелии (куртизанки, демимондки)
-
«Кисейная барышня»
-
Гризетки
-
муза -эмансипэ — Аполлинария Суслова
-
богемная муза — Паллада Богданова-Бельская
-
муза-эскападэ — Зинаида Гиппиус
Гризетка
«Из всех детищ Парижа самое парижское, вне всяких сомнений, это гризетка. Сколько бы вы ни разъезжали по дальним странам, везде встретятся вам триумфальные арки, королевские сады и музеи, соборы и церкви разной степени старинности; в пути вы столкнетесь с буржуа и титулованными особами, со священнослужителями и полководцами, с крестьянами и вельможами; однако ж нигде… не сыскать вам существа столь юного и веселого, столь свежего и хрупкого, столь изящного, игривого и неприхотливого, как то, которое зовут гризеткой. Да что в Европе! обойдите всю Францию – и там не найдете вы такого совершенного воплощения искренности, беспечности, жизнерадостности и задора, как парижская гризетка»
Жюль Жанен «Французы, нарисованные ими самими»
Гризетка — это слово уже из совсем иного лексикона. И совсем иного времени. Слово “гризетка” (по французски “grisette”) происходит от названия однотонной шерстяной или низкосортной шелковой ткани с цветочным тканым рисунком, обычно серого (“grise”) цвета. Одевались в эту не слишком красивую, но зато дешёвую ткань, девушки из социальных низов, вынужденные поддерживать своё существование каким-то ремеслом — швеи, хористки, мастерицы. “В каждой мастерской, модной, цветочной или швейной, их найдется с дюжину или десятка полтора. Из этого числа восемь или десять живут одиночками, без родных, без семьи, весело деля часы между работой и наслаждениями, бедностью и интрижками. Если на долгом пути, преграждаемом тысячью препятствий, небо пошлет им дочерей, то и дочерей они воспитывают дома, как их самих воспитывали в той же профессии, в тех же правилах. И дочери, едва им позволит возраст, следуют обычно тому припеву, который они выучили, делая стежки иглой.
Здесь, на земле, всякая гризетка соединяет философию с эпикуреизмом, бодрость в труде с покорностью судьбе. Эти добродетели, свойственные великим людям, ей необходимы для того, чтобы, родившись на свет без знатности, без богатства или положения, создать себе все это и, полагаясь только на самое себя, умножить собственные ресурсы; чтобы уметь постоянно работать, ловить счастье на лету и считать только развлечением те связи, которые легко завязываются и еще легче порываются, словом, чтобы подстегивать жизнь среди быстрого круговорота наслаждений и горестей, чувства и сладострастия, и все же оставаться гризеткою!” (Оноре де Бальзак)
Добывая себе средства к существованию собственным трудом, эти девушки впервые во Франции, да, пожалуй, и в Европе, начали строить свою жизнь по собственному разумению и вкусу. В том числе, выбирать себе мужчину – сожителя или супруга. Но зарабатывали на жизнь эти девушки всё-же не телом, а делом. Были они, главным образом, цветочницами, модистками и белошвейками. Потом к ним добавились хористки и актрисы кордебалета. Их труд неплохо оплачивался как в Париже времен Бальзака, так и через пятьдесят лет, в Париже, разрушенном и перестроенном бароном Османом. В том Париже, что стал, без преувеличения, самым роскошным городом тогдашнего мира.
«Парижские гризетки, создания хрупкие, деятельные и — Господь свидетель! — бедные, свершают столь же чудесные подвиги, что и целые армии. Их проворные ручки непрерывно и неустанно придают форму газу, шелку, бархату и холсту. Всей этой бездушной материи даруют они жизнь, изящество, блеск и заполоняют своими творениями всю Европу « (Жюль Жанен «Французы, нарисованные ими самими»)
Очень интересен и выбор цвета у гризетки — она и не чёрная и не белая. Не нищенка и не аристократка, а посему девиз её существования прост и лёгок: красота, простота и беззаботность. В отличии от обычной гризетки, муза-гризетка никогда не останется белошвейкой или хористкой. Ни карьера, ни рост мастерства её не интересуют в принципе. Безусловно, она использует своё рукомесло для украшения себя и подачи себя в наилучшем свете. Но как только мужские глаза разгорятся лучистыми костерками — прощай работа! Муза-гризетка ни на секунду не задумается, если ей сделает предложение о содержании какой-нибудь не слишком противный буржуа, а лучше какой-нибудь известный поэт или литератор. «Да! Да! Да! — тихонечко пропоет гризетка и — здравствуй новая прекрасная жизнь, исполненная красоты и смысла!
В конце 19-го века в Париже было много швейных мастерских, в которых работали молодые девушки. Для молниеносных свиданий с возлюбленными они использовали обеденный перерыв. Поэтому их называли «мидинетками» (от французского слова «midi» – «полдень»). У мидинеток были свои любимые кабачки и бистро, свои любимые развлечения, свои ритуалы. Так, те из них, которым исполнялось 25 лет – серьезный по тем временам возраст – и которые все еще были не замужем, устраивали вечеринку. На этой вечеринке они сами себя торжественно посвящали в старые девы, после чего не без гордости носили соответствующий наряд.
Вечеринка эта устраивалась 7 декабря, в день святой Екатерины, которая считалась покровительницей девственниц. Отныне мединетки переходили под покровительство святой Екатерины и начинали называть себя «катринетками».
Второй тип знакомых гризетки был мужчина зрелых лет, как правило, буржуа, обремененный делами и семьей. С этим «папиком» гризетка встречалась один или два раза в неделю. О бескорыстной любви здесь, конечно, речи не шло. Этот знакомый платил за свежее тело и молодые поцелуи – хорошая прибавка к невысокому заработку гризетки. Бывало, что на эти деньги гризетка бескорыстно подкармливала бедного друга, голодающего студента.
“…Ах, эти гризетки! Я чуть было не забыл. Еще одно разочарование. Они (если верить книгам о путешествиях) всегда так красивы, так изящны и опрятны, так грациозны, так наивны и доверчивы, нежны, очаровательны, так добросовестно относятся к своим обязанностям продавщиц, так неотразимо кокетливо уговаривают покупателей, так преданны своим беднякам студентам из Латинского квартала, так беззаботны и веселы во время воскресных пикников за городом и — ах! — так мило, так восхитительно безнравственны! Чушь!
Первые три-четыре дня я то и дело спрашивал:
— Фергюсон, скорей! Это гризетка?
А он каждый раз отвечал «нет».
Наконец, он понял, что я хочу увидеть гризетку. Тогда он стал показывать их десятками. Они, как и огромное большинство француженок, которых мне довелось увидеть, очень некрасивы. Они большеруки, большеноги, большероты, чаще всего курносы и обладают такими усами, что, при всей воспитанности, их нельзя не заметить; волосы они зачесывают назад без пробора; сложены они плохо; они не очаровательны и не грациозны; по их виду я понял, что они едят лук и чеснок; и самое последнее — называть их безнравственными, по моему мнению, значит гнусно им льстить”.